Улыбайся! (СИ). Страница 2

— Ах ты, уёбыш! Ты не мог просто сгинуть? Не бесить добрых людей? Получи…

Много раз бить не пришлось. Зайка упал после третьего прямого попадания. Пинаю его, тут еще Азат подпрыгнул, тоже пару раз приложил. Ух! Хорошо! Но мы ж меру знаем! Убивать и калечить нельзя! Статья никому не нужна! Поэтому отталкиваю Азата и склоняюсь над беленьким тельцем, скрюченным около моих ног.

— Зайку стукнула хозяйка! Под дождем остался зайка! Со скамейки слезть не смог! И у зайчика заёб! — радостно шепчу я в лицо блондинчика. — Запомни, первачок! Мы тут уже четыре года отучились, мы тут хозяева, а ты со своей голубой жилеточкой должен еще заслужить право нам указывать! И запомни хорошенько нас! Иксаев Азат и Акулов Герман! Повтори!

И он С УЛЫБКОЙ разбитыми губами повторяет очень уверенно:

— Иксаев и Акулов, запомнил, перешли на пятый курс. А институт?

— Юридический! Общей юстиции! Так что мы подкованы, не подкопаешь под нас, мудаков!

— Это точно! — радостно соглашается он (наверное, с «мудаками»). — Увидимся!

— Тебе бы лучше не видеться с нами! — вставляет Азат. — Пойдем, Герыч! Отпустило вроде… хо-ро-шо!

— Бутылка кефира, полбатона. Бутылка кефира, полбатона. А я сего-о-одня дома, а я сего-о-одня дома! — орём мы гимн уральских долбоёбов, да простит любимый «Чайф». Оборачиваюсь в конце аллейки на оставленного зайку. Блин! Сердце вздрогнуло! Он сидит на коврике, неимоверно переплетя ноги, вытянувшись к небу, соприкасаясь руками за спиной, у-лы-ба-ясь… Как так? Кефир и батон в песне сразу закончились, настроения вновь не стало.

Наполненные чувством превосходства над заморышем с одной стороны и чувством отвращения к себе — с другой, мы притащились в общагу. То, что мы уроды, понятно. Но сегодняшний наш фортель скорее исключение: дедовщина в общаге была эпизодической, мы в ней не особо усердствовали, времена настоящих издевательств над первокурсниками давно прошли. А это так! Редкий случай! И почти не грызет нигде! Должен же этот зайчик понимать, что он здесь пока никто! И свои голубенькие уловки не выпячивать на весь парк! Йог! И какие парни нормальные йогой занимаются? Наш вкрадчивый психолог в инстике! Так ведь всем известно, что он стра-а-аный, даже голосок тонюсенький! И вот будет ему парочка! Псих и зая!

Почти весь оставшийся день мы дрыхли с редкими перерывами на пивасик в своей темной комнате. Совсем вечером Нюська, наша общая подруга по партии, припёрлась нас кормить. Сообщила, что занятия всё-таки послезавтра начинаются. Сразу три пары нам поставили! Заявила, что у нас комендантша в общаге меняется, приехал какой-то мужик вместо бабы Тани! Рассказала, как вчера вечером придурки из политеха напились и наших первокурсников гоняли! Мы гневно заорали! Наших первошей только мы можем гонять!

Нюська добавила еще новостей: оказывается, сегодня метро «Геологическая» закрывали, там кто-то про взрывное устройство сообщил! Идиоты! А еще нашли мальчишку, который пропал дней десять назад. Все телеканалы и газеты всполошились. Его фотку волонтеры расклеили по всему Екатеринбургу: русоволосый, сероглазый малыш с ямочками на щечках. Пацан в восьмой класс перешел только, мелочь. Короче, убили его. И опять зверски. В прессе не сообщают как, но уже второго сентября Дамир Павлович будет на лекции. Выспросим, он генерал юстиции, криминалист высшей пробы, преподает, но от работы в полиции пока не отошёл. Расскажет! Они уже третьего ребенка не смогли спасти… серия, блядь… В прошлый раз тоже были мальчики, тоже лет четырнадцати, тоже светленькие, из хороших семей, не беспризорники. Убийца детей изуродовал — разрезал рот, причем, как показала экспертиза, прижизненно: с этими ранами на лице мальчишки еще жили какое-то время, пока маньяк над ними измывался — насиловал. А потом вспорол еще живым брюшину и кровью измазал всё тело жертв. Дамир Павлович, который присутствовал на изъятии тел, сказал, что такого ужаса он не видел за всю свою тридцатилетнюю карьеру в органах. Мы с Азатом и Мишкой тогда как раз практику в областной прокуратуре проходили. Там сформировали группу психологов-аналитиков, чтобы, как в кино, обозначить наиболее точный портрет преступника. Улик он не оставлял, пальчиков тоже, территориально — никакой логики, тела находили в разных микрорайонах, из психушек или зон никто опасный не сбегал. Место самого убийства не найдено. Ну а город вроде и привык к уголовным разборкам и громким делам, но затих, настороженно выглядывает из подворотен Уралмаша и Химмаша, прячется в извилинах ВИЗа, дрожит от страха в облупленых подъездах Вторчермета, тревожно пиликает домофонами Ботаники и Юго-запада и охает от ужаса звуком метро в центре. Город потрясен. Кучка обеспокоенной общественности несколько раз пикетировала ГУВД, обвиняла в бездействии и попустительстве. Губернатор убегал от журналистов, мэр издавал какие-то судорожные и бесполезные постановления и пачками слал их в школы. А что в школах? Учителя провели классные часы: «Не ходите, дети, вечером гулять!». Супер-деятельность. Супер-эффективность. Супер-прогноз.

У нас, студентов, ориентированных на работу в органах, были свои идеи по поимке этого больного ублюдка. До рези в глотке каждый отстаивал свои методы, сидя на панцирных кроватях вонючей общаги. Но все методы — детский лепет. Зато тема маньяка не испарялась уже полгода. Первый труп нашли в феврале, второй — в июне, и вот в августе — третий… Все политические заскоки и оппозиционные выкрики ушли на второй план.

***

Не спится. Что не удивительно! Всё лето ночами не спали, а гулеванили. Послезавтра первый день учебы нашего последнего курса, нужно включаться в ритм. Через пару недель потребуют и дреды сбрить — прическа не для юридического. От этого противно. Хотя, конечно, не от этого. Вообще, настроение какое-то небоевое, склизкое настроеньице. Тревожно и тоскливо. С чего бы? А просто так… Пойду курить. Мой сосед-горец сопит, губки вытянул, лицо трогательное, наивное…

Беру из общей заначки пачку «Петра», надеваю красные шорты, шлепки и иду на лестничный пролет — наше общее курительное место. Общага дрыхнет, хотя практически все уже приехали, все в предвкушении новой сессии. Три часа ночи. Сижу один на корточках, прижавшись к холодной стене! Хоть бы кто вышел и развеял мое полуночное одиночество! И мои немые мольбы были услышаны: снизу легкие шаги, кто-то быстро забирается по ступенькам! Всё ближе и ближе, всё выше и выше.

Оп! Показался этот ночной бродяга! Да это же утренний зайчик! Сейчас он в джинсах и голубой толстовке с капюшоном. По ступенькам бежит, улыбается чему-то и пытается миновать и меня. Ан нет! Мне же одиноко! Хвать его за щиколотку — парень чуть носом в лесенку не вмазался. Удивленно поворачивается на полу и прищуривается:

— А! Это старшекурсник Акулов! По-моему, Герман!

— Ага! Я! А что это ты, дружок, так поздно шляешься? Ты в курсе, что несовершеннолетним опасно в городе?

— Старшекурсник Акулов проявляет заботу?

— Куришь? — игнорирую я его развеселый тон.

— Нет.

— Йог, голубой, да еще и не курит!

— А какое преступление самое страшное? — зайчик сел на ступеньку и улыбается мне, сверкая белыми зубами.

— В данное время последнее! Мне покурить не с кем!

— Ммм… да ты существо социальное!

— А ты, заяц, из какого института?

— Так из юридического!

— Значит, точно увидимся!

— То-о-очно, даже не переживай!

— А что ты всё время лыбишься? Я что, смешной такой?

— Нет, что ты, ты очень страшный! Это я не улыбаюсь, это судорога страха! Может, ногу-то отпустишь?

— На каком этаже живешь?

— На восьмом.

— Там разве студентам комнаты стали давать? Хм… Сколько вас в комнате?

— Один!

— Ну, это ненадолго, первоши по одному не живут!

— А может, я мажор!

— А у нас по Конституции все равны! И мажоры, и миноры! Пригласи к себе хоть, пока один!

— На черта ты мне нужен? Или ты тоже голубой? — смеётся белобрысый и подергивает бровью.

— Фу-ты, ну-ты! Чел ебанутый! — Я брезгливо выпускаю его ногу из крепкого захвата. — Ты что, гомик?